Настало никогда. Котик летает

«…я любил рассказывать сны: пояснять свои миги сознания; и первые миги я вспомнил в то время; я любил погружаться в их темное, грозное лоно; научился я плавать в забытом; извлекать темнодонное: изучать его…»;

Этот текст рассказывает о выставке «Настало никогда. Котик летает» Родиона Китаева; он проясняет
некоторые аспекты творчества художника, а какие-то оставляет сокрытыми под наслоениями
присущих сегодняшнему дню фигур умолчания.
Текст написан ритмизированной прозой (sic), как и роман Андрея Белого «Котик Летаев»; его символическое значение
отражено в названии выставки, хотя и в несколько измененном виде.
И у этого несоответствия есть причины.

В ходе одной из посвященных выставке бесед Китаев упомянул повесть Белого. Прорастая сквозь нее, обретало свою форму высказывание художника.
Я прилежно записал в блокнот «Котик летает».
Быстро — в тот же вечер — я обнаружил свою ошибку, но оставил как есть.
Я не исправил ошибку и представил, что Родион Китаев — котик, и котик Родион или котик Китаев летает.
Мне также представилось, что летящий по рассветному прозрачному, насыщенному синему, ночному грозно-черному небесам котик Китаев и не котик вовсе, а Лев;
представилось, что Лев Китаев вовсе и не летает, а плавает в море, разлившемся посреди комнаты;
где-то лает старуха; в недрах старого дивана сокрыт дефицитный неспелый плод, и из этого плода прорастает банановая пальма;
шустрит по полу умеющая колдовать мышь;
семиголовый, десятирогий зверь из «Откровений» оставляет на снегу след вымершего миллионы лет назад динозавра…

Зыбкие и трепещущие образы; образы неустойчивые, хрупкие и туманные; образы ранимые, едва уловимые.
Я представляю, как котик Китаев набоковским сачком ловит их и жестом сеятеля
— щедрым и избыточным или скромным и сдержанным — разбрасывает их по живописной поверхности.

В повести «Котик Летаев» Белый описывает формирование
сознания человека в детском возрасте, от утробного состояния до 6 лет. В основе повествования — детская психика
и ее особая восприимчивость, высвечивающаяся, когда пробуждающееся сознание ребенка
соприкасается с непознанным и незнакомым миром.

Реальности произведений Китаева производят
схожее впечатление. Их миры еще не сложились, не обрели очертания; как при расфокусированном взгляде, когда видимые стороны реальности превращаются просто в цветные пятна,
пульсирующие как призрачные красочные следы когда-то увиденного и пережитого;
лишенные материальности они существуют, как абстрактное
полотно, в виде красочных завихрений, всполохов и вспышек света; черноты космической беспредельности и океанических глубин, впадин памяти; театрального занавеса
или глухой декорации для воспоминаний.

«Самосознание разорвало мне мозг и кинулось в детство», — писал Белый, словно намечая
траекторию художественных поисков Китаева. Художник рассказывает
о детстве, пришедшемся на 1990-е и не состоявшемся в связи с социополитическими обстоятельствами
в стране. Кинувшийся в детство котик Китаев собирает его в случившиеся когда-то события
и ситуации;
— на абстрактном фоне появляются — проступают и просачиваются, вспыхивают, выпрыгивают, выползают и забредают —
фигуры, выполненные в упрощенной, близкой детскому рисунку, примитивной манере.
Вроде бы и «основанные на реальных событиях», они однако
не образуют одной цельной реальности, но блуждают между
реальным и воображаемым мирами.
Одним из симптомов работ Китаева оказывается априорная непрозрачность
любого значения и подвижность, нестабильность и изменчивость
знания человека о самом себе и том, что его окружает.

Эти события и сцены — места без места и вне линейной хронологии, в которых
«…не было ни пространства, ни времени…
И вместо этого было: —
— состояние натяжения ощущений; будто все-все-все
ширилось: расширялось».
Словно какой-то катаклизм, катастрофа,
коллапс («А что случилось?..») перетряхнул пространственно-временной континуум и нарушил
его ход. В образовавшихся складках возникли довременные миры, небывалости, аномалии;
«настало никогда»; — лимб с растерянными и растерзанными
душами, ожидающими явление зверя — котика Китаева, льва Китаева? — со вавилонской всадницей на спине.

Этого ощущения безвременья
от своих произведений Китаев добивается и с помощью сюрреалистических, сновиденческих мотивов. Он переструктурирует реальности
через метафоры, которые суть соединение двух
не совпадающих по смыслу элементов в третьем. Такой подход оказывается близким практикам сюрреализма, один из
основоположников которых Андре Бретон говорил, что сюр-
реализм определяется как разрушительное сопоставлениедвух более менее чуждых друг другу реальностей.
На их стыке
находится несимволизируемое, являющее себя только в состоянии дремы,
морока, наваждения; в таком состоянии я просыпаюсь
и засыпаю вновь; я вижу, что «сны суть действительность; через двадцать лет сызнова Лев стоит предо мною» и плавает, то есть летает.

Куратор – Алексей Масляев.