Никогда не приходилось видеть, как работает над рисунками Маша Ша — одиночество для нее одно из главных условий: «рисовать надо не специально», постоянно говорит она, обычно создавая за один раз сразу много графических листов. Свое искусство Маша не делит по жанрам или медиа, и на этой выставке впервые вместе собраны видео, графика и объекты.

Но не нужно подтверждения тому, что делают очевидным сами работы: сила штриха, заряженность линии в этих по преимуществу абстрактных вещах ощутима даже на физиологическом уровне. Графика — редкий случай! — здесь стремится вести себя как живопись: завладевать большими плоскостями, целиком распоряжаться пространством, —для рисунков Маша обычно использует бумагу безразмерными кусками в рулонах. Способ создания ее работ можно назвать action drawing по аналогии с «живописью действия» Джексона Поллока. С тех самых пор художник, мечущийся по холсту, был неоднократно описан, из его метаний традиция создала устойчивый модернистский миф, и пусть в действительности все было иначе, уже нельзя разделить продуманность и спонтанные движения.

Генеалогия искусства Маши Ша, конечно же, европейская. В ее работах внимательный глаз распознает Эгона Шиле, Сая Твомбли, Георга Базелитца. Маша, уже больше пяти лет живущая в Америке, все время подчеркивает, что считает себя петербургским художником. Она принадлежит к одному из первых, «золотых» выпусков молодых художников в Институте «Про Арте», практически все они заметны на актуальной художественной сцене.

Заниматься видео она начала, не зная еще ничего о видео-арте. В 2005 году в работе Never ending в кадре действует персонаж с забинтованной головой — художник закрывает свое лицо, становится анонимен. В 2014-ом в пятиминутном видео Interpretation 7 — «Интерпретации» с меняющимися порядковыми номерами образуют цикл — пластика автора, все так же лишенного персональности, становится отточенной и гармоничной. И видео, и рисование Маши перформативны, работа над рисунком также представляет собой никем не зафиксированный перформанс. Если в Interpretation 5 (2006) она давилась черной жижей, вытекавшей изо рта, художника буквально тошнило краской, то рисование сыграло роль дисциплинирующей практики.

Тело в искусстве Маши становится главной темой — в графике за нее отвечает особая покатость линии, которая может быть проведена карандашом не один раз, стерта, вновь повторена. В результате отдельные штрихи сплетаются друг с другом, несколько подобных линий складываются в фигуру (но не обязательно), зачастую изображение на большом листе занимает немного места. Если органическая форма обозначается дугообразной линией, то противоположна ей и ранит ее другая, напоминающая о шипах, острых иглах. Есть в листах и узнаваемые образы почти на грани реалистического воплощения: так, смятая кровать заставляет вспомнить о последних рисунках Врубеля, а страшный, вывернутый в крике рот — про Пикассо середины 30-х годов.

Среди повторяющихся из работы в работу мотивов встречаются изображение пальцев, ступней, кистей рук. Тело, которое художник вываливает здесь на зрителя, современно уже хотя бы потому, что фрагментировано. Разъятое на части, хранящие энергию боли и тоски, — таким оно уже появлялось у Фрэнсиса Бэкона, чьи образы теперь прочно встроены в визуальную культуру. В Машиных рисунках тело опять осознает себя со всеми своими разрывами, провалами и отверстиями.
В практике рисования, которую воплощает Маша Ша, гораздо больше от самозабвенного нанесения линий на бумагу, чем от «автоматического письма» сюрреалистов, превратившегося в почтенный художественный прием. Изначальная функция рисунка как разграничения пространства сохранилась в искусстве графики до сих пор, и Маша из тех художников, кто отдает себе отчет во всех этих первобытных свойствах. Рука, рисующая саму себя, — даже не как особую художественную задачу, а ради осознания собственного бытия, — тоже относится к очень древним и самым первичным изображениям.

Однако в любом листе, вышедшем из под ее руки, заметны следы борьбы, напрямую связанной с усилием художника над формой, вплоть до того, что тонкая бумага не раз оказывается прорвана карандашом. Перед нами — электрический импульс, переданный через проводник, каким является графит (здесь хочется вспомнить говорящее имя или самоназвание пациента психиатрических клиник, известного благодаря своим рисункам — Electric Pencil).

В Америке Маша открыла для себя культуру художников-аутсайдеров, которые восхищают ее отношением к искусству, и рисунки Маши, сделанные против правил, близки к art brut. Среди ее героев — Джеймс Касл, глухой разнорабочий на ферме, ныне один из признанных и изучаемых «корневых» американских художников. Главная ценность безумия — в невозможности уклониться от силы, действующей на художника, перестать рисовать.

В искусстве Маши Ша ощутимо передан процесс познания формы. Автор, который не мыслит видео, рисунки и скульптуры по отдельности, измеряет этот процесс совокупностью работ, выражающих один из сюжетов внутренней психической истории, — или то, что называют гештальт.

Может быть, разрозненные штрихи — это очертания монстра, вынесенного в заглавие проекта? Понятно, что с киношными чудищами массовой культуры нет ничего общего. Это монстр, который едва ли не в каждом из нас внутри, поэтому нужна решимость приблизиться к нему. Тут легко сослаться на исследования, толкования мифологии и психоаналитические трактовки, если не наблюдать за героем ее последней видео-работы: художник Маша Ша выбирает каждый свой следующий шаг, словно играет с монстром в прятки. Так что рисунки — это наброски к его портрету.

Павел Герасименко