Получив портфолио картин Zoika, я рассматривала их, поражаясь сходству с иллюстрациями из альбома Жана Мишеля Баскиа и вместе с тем впечатлению оригинального творчества, которое в случае, когда наивный художник копирует знаменитые образцы, всегда выглядит ненатурально и как-то надтреснуто. Картины Zoika наоборот целостны, как все самородное. Они неделимы и энигматичны, подобно оракулам. Как такое получается? С этим вопросом я заснула, чтобы неожиданно получить вариант ответа от Оксфордского университетского издательства, которое поутру сбросило мне в ящик сборник лучших философских статей 2018-2019 годов. Среди них оказался текст Эриха Хатала Маттеса (Erich Hatala Matthes) «Аутентичность и эстетический опыт истории». Автор убеждает нас в том, что концепция оригинального не связана напрямую ни с возрастом произведения, ни с его аутентичностью. Оригинальной может быть и реплика, повторение, если она наделена смыслом, основанным на историческом знании, то есть, вообще говоря, подлинность - не есть только лишь свойство объекта с провенансом. Она формируется в зоне сознания, а не материального производства: подлинность вещи придает сам ее опыт, включающий опыт всех и всего, через что она прошла.
В этом смысле подлинность живописи Zoika может на равных существовать в художественном контексте рядом с одним из ее источников – картинами Баскиа. При том, что Zoika – отнюдь не художник концептуалист-симуляционист 1980 – начала 1990-х. Она, рисуя, не подвергает испытанию саму подлинность. Не демонстрирует, что все вокруг уже репродуцировано. Zoika существует в своем особом мире и рисует то, что находит вокруг себя среди всевозможных привлекающих ее надписей. Пазл исторического опыта, который она переносит на холст, формируется сюрреалистически: с большой долей автоматизма и случайностей. Мы реагируем на что-то знакомое (аббревиатуру «ММОМА», название «Брилло» или надпись «эффективное управление бизнесом»), хотя для художницы, которая не читает, все слова наделены другим – пластическим визуальным смыслом. Эта иллюзия присутствия художницы в мире современного искусства, который знаком ей только по альбомным репродукциям, - сама по себе совершенно постмодернистская история, наподобие той, что в 1992-м придумал Авдей Тер-Оганьян и назвал «Картины для музея», от имени неизвестного фотографа из фотоателье распечатав на пластике десятки шедевров искусства ХХ века. Начиная, разумеется, с Дюбюффе – главного покровителя всех наивных художников.
Вспоминая свои впечатления от серии Авдея, которую мне тогда же удалось приобрести для фонда новейших течений Русского музея, я убеждаюсь, что, как тогда, так и сейчас в «репликах» Zoika меня привлекают не отношения с историческим контекстом, но именно их всамделишность и независимость от прообраза: кураж воплощения. Ведь и Баскиа со своими граффитистскими картинами в начале 1980-х двигался, вопреки всему, против идеи о том, что все уже нарисовано и возможно только симулятивное размножение образов. Наоборот – он сделал «общественный» граффитистский стиль сугубо авторским, личным, как в свое время и Михаил Ларионов. Zoika, отправляя в большой мир свои холсты-послания с ветвистой вязью слов на фоне абстрактных желтых, синих, черных всполохов, шлет каждую картину плыть воздушным шаром – цветовым пятном, небесным узором ветвей, в которых сидят и парят вороны-голуби, гуси-лебеди, обитатели ее внутреннего мира. Искусство для нее – не ремесло, но безмолвный танец души, и время исполнения каждой картины – это то самое счастливое время, когда ее особенный мир получает энергию оттолкнуться от привычного и, держась за живописные стропы линий, дарить всегда ограниченной жизни безграничность чуда. Оно – одно на всех – происходит, когда в зоне единичного сознания вдруг рождается смысл, превышающий обычную емкость нашего воображения, становящийся поэтому необходимым, способным жить во времени, набирая исторический опыт и транслируя его в будущее.