Персональная выставка Алексея Семичова
ЯД

16.10 – 6.12.2025

ЯД


           Живопись Алексея Семичова зачастую описывают как безупречно едкую — холст, масло, деготь, желчь. Прежние его опыты, как персональные, так и исполненные в дуэте с Андреем Кузьминым, непременно вызывали подозрения и, действительно, оказывались резистентными по отношению к локальной художественной сцене, привечавшим их добродушным «Митькам» и не ждавшей подвоха китчевато-высоколобой Новой академии. Нарочито гладкие, изысканные, болезненные, девиантные картинки, босховско-бальтюсовский угрюмый брейнрот, язвы на языке живописи: в одном из первых текстов о дуэте пересмешников Николай Кононов точно диагностировал — «Рай заражен!».
           В новых сериях, представленных на выставке, Семичов продолжает размышлять о «токсичных» свойствах избранного медиума, чреватых не только для зрителей и коллег по цеху, но и для него самого. Даже когда — давным-давно — свинец, мышьяк и ртуть ушли из состава красок, а палитра Семичова — теперь — расцветилась, причем самыми безобидными и даже жизнерадостными пигментами, слова Парацельса о том, что все есть яд, и ничто не лишено ядовитости, не перестали быть справедливыми. Отравленная среда, не суть важно, информационная или эстетическая, и разъеденный временем медиум, скомпрометированный не раз, остаются предметом губительных рефлексий — свидетельством обреченности художника и его же одержимости. Яд поменял агрегатное состояние — и живопись, с которой Семичов продолжает мириться и спорить, за последние десятилетия изменилась также, — сделанность истерлась в пыль, взвивалась чернильным облаком, мороком, разлилась парфюмированной «розовой водичкой», сладостью птомаинов.
           Сегодня фигуративная картина движется по траектории абсцесс — эксцесс — ренессанс. Ей давно предсказывают конец, но она не умирает, а благополучно мутирует, — то и дело срываясь в не лишенную мотивации полуабстракцию. Семичов удивительно последователен и вместе с тем разносторонен в своих живописных экспериментах: подобно Питеру Дойгу, но подвергаясь неизбежно влиянию местного болотного газа, он то удерживает призрачные фигуры на грани распада, то растворяет их в локальном красочном пятне, чередует приглушенное сияние лессировок с широкой кистью — и, кроме того, делает видимыми токи эмоциональных потрясений, токсинов и изменчивой перцепции.
           Работы Семичова — алхимические реакции красок и образов, которые преследуют художника даже тогда, когда он закрывает глаза, смотрит в оцепенении в никуда или зрит умозрительно в корень, представив свой взгляд лучом рентгена, подобием прибора ночного видения или тепловизора (горячечная палитра испытывается им еще с митьковских времен). Колыбельные и подопечные им онейроиды, неясные головы, беззаботные игры, ластящиеся туманы, ватные вихри и тягучие буреломы — все колеблется, дрожит, готово исчезнуть. Решение пластических задач, сопряженное с перманентным переживанием катастрофы, становится проверкой пределов восприятия: аберрации, доведенные до абстракции, спазмы и воспаления, гул, немота, ступор, удушье, коллапс — или прозрение, утешение, исцеление? Искусство — миазм и/или антидот?

Галина Поликарпова

экспозиция
открытие выставки

Диалог с Алексеем Семичовым


❓Вы работаете с образами на грани распада, где форма уступает место абстракции. Это попытка уйти от нарратива или, наоборот, найти новый язык для его выражения?


Вопрос прямо по сути того, что меня сейчас интересует, если вы имеете в виду некоторое движение в сторону беспредметного в последних работах. Да, это одновременно и то и другое. Попытка уйти от нарратива и попытка найти новый язык — это как бы две тропинки, ведущие к одной цели — прямому обращению к эмоциональной сфере. Подключение по кратчайшему пути к подсознанию зрителя, попытка предложить ему ситуацию, когда знакомые образы распадаются, и ему приходится опираться не на узнавание, а на ощущение. В этом пространстве между формой и бесформенностью появляется напряжение, новый язык, который, как мне кажется, даёт возможность сказать больше, чем в рамках линейного (условно) повествования.


❓Как меняется ваше отношение к материалу —маслу, акрилу, белилам —когда вы исследуете его «токсичные» свойства? Это диалог или противостояние?


У меня отличные отношения с перечисленными материалами. Сегодня они практически безвредны. Токсичность, о которой мы столько говорим, возникает между мной, материалами и холстом, когда наш, поначалу безобидный, диалог переходит в жестокое противостояние. Когда что-то не получается.


❓Чьи идеи или образы — будь то философия, литература, кино, музыка, другие визуальные искусства — стали для вас особенно важны при работе над «Ядом»?


В разное время я испытывал всевозможные влияния: великие сюрреалисты в подростковом возрасте, старые мастера — позднее, искусство 20х–30х, весь спектр постмодернизма, дизайнеры, иллюстраторы, звезды современной фигуративной живописи... довольно обширный багаж, всегда со мной. Но выставка «Яд» сложилась как-то в обход него. Случайные, мусорные изображения, что-то эфемерное и текучее, как, например, периферийное зрение, потребовалось, чтобы добиться ощущения динамики внутри каждой серии.


❓Вы упоминали о вдохновении музыкой 70-80-х — глэм-рок, синти-поп, электро-клэш. Что Вы именно слушали при работе над проектом «Яд»?


Да, упоминал, когда мы разговаривали о серии работ «Очевидец», где эти головы со стёртыми признаками индивидуальности напоминают нам образы с обложек пластинок упомянутых стилей, которые вроде бы пережили пару лет назад ренессанс. Это не символ, конечно, а просто ключ к истории, которую я здесь предложил. Специально ничего такого выделить из музыки, которая иногда звучит у меня во время работы, я не могу. Разве что композиция великих Kraftwerk — Kometenmelodie чудесным образом настолько совпала по настроению с графической серией, которую я тогда заканчивал, что я позволил себе использовать это название.


❓В названии серий — «Очевидец», «Приближаясь к краю» — чувствуется почти экзистенциальная тревога. Что именно скрыто от прямого взгляда? И чем обусловлено деление работ на серии?


Я не очень люблю объяснять работы. Есть в этом какое-то разоблачение фокуса, убивающее магию. Поэтому насчёт скрытого от прямого взгляда — промолчу. Чувства, которые транслируют эти неясные образы через живопись, полны тревоги и даже ужаса перед неминуемым. Предчувствия и страхи в концентрированном виде, так сказать. Но проблески оптимизма здесь должны видеться также. Мало ли, что там за гранью? Это интригует, мучает, но и обнадёживает, мне кажется.


Деление работ на серии — просто способ показать несколько разрозненных историй под одной обложкой. Удобная структура, ничего более.


❓Работа «Ночные животные» открывает новую для вас тему — мир, увиденный через очки ночного видения. Можете подробнее раскрыть ее специфическую оптику?


В этой работе подразумевается реальность, как бы дополненная рентгеновским излучением. Мне показалось это довольно эффектным в живописном отношении решением. Я вспомнил, что всякого рода приспособления и снадобья из научной фантастики, чтобы летать по воздуху, чтобы становиться невидимым, чтобы проходить сквозь стены и так далее, интриговали меня в юности, как, наверное, и всякого молодого человека. При желании можно трактовать эту работу как своего рода аллегорию эскапизма и социальной мимикрии или попытку описать реальность через параллельные каналы восприятия.


❓В конце текста Галины Поликарповой к выставке «Яд» звучит вопрос: «коллапс — или прозрение, утешение, исцеление?» Ваши работы, при всей их токсичности, несут ли в себе катарсис? Можно ли считать акт созерцания этой «ядовитой» живописи некой формой вакцинации, которая позволяет зрителю выработать «антитела» к окружающему нас информационному и эстетическому яду?


Вопросы про катарсис и про акт созерцания определённо должны быть заданы зрителю. Я могу только надеяться, что мои работы каким-либо образом помогают на уровне индивидуального восприятия преодолевать информационный хаос, который вы упомянули.


❓Как вы считаете, может ли искусство быть «экологичным» в эпоху переизбытка информации и визуального шума?


Как автор и пользователь я не отделяю одно от другого. Для меня это единый поток. Понятно, что 90 % — это реклама и дизайн, но мне нравится думать, что этот избыток информации и шума даёт и больше возможностей. Никогда не знаешь, когда и что пригодится.


Но если говорить отдельно о визуальных искусствах, то, наверное, они могут быть экологичны. Специфика их воздействия такова, что они просто должны быть противопоставлены [шумной среде] и представлять собой этакие экологические оазисы, очистительные фильтры и так далее.


❓Что труднее: оставаться верным себе в искусстве или постоянно ставить под сомнение найденный язык?


Для художника ставить под сомнение [найденный язык] труднее, но продуктивнее, мне кажется. С точки зрения эволюции.


❓Если бы вашу выставку «Яд» можно было описать одним вопросом к зрителю, каким бы он был?


Описать выставку одним вопросом... Это я даже не очень понимаю. Как это? Ну, вот в большинстве остросюжетных фильмов герои то и дело спрашивают друг друга: «Ты в порядке?» Пожалуй, так :)

Алексей Семичов