ДИАЛОГ ХУДОЖНИКА И ПОЭТА О СТОИМОСТИ

Николай Кононов, поэт: Леонид, ты не припоминаешь – были ли на твоей памяти такие способы «иллюстрирования», какие-то известные матрицы, к каковым ты прибегал, работая над поэтической книгой «Пьесы». Может, ты ориентировался на что-то, на уже известный опыт?

Леонид Цхэ, художник: Нет, признаюсь честно: я просто пробовал придать видимому, в данном случае позирующим и читающим вслух стихи людям, эмоциональный смысл того, что я чувствовал сам, наблюдая и слушая их. Отразить флуктуации эмоционального поля, возникающего при чтении, задевающего и меня с карандашом и кистью в руке перед листом бумаги.
Мне было важно следить за самим собою – как недоумение сменяется ясностью, как я начинаю понимать то, что звучит. И понимание возникало благодаря моим живописным усилиям. То есть зрелище позирующих людей по мере чтения усложнялось, я словно преодолевал косность.

К.: Я, разглядывая итоги твоих трудов, подмечал как ты трактуешь жестикуляцию, то есть изменение во времени позирующих фигур, – при помощи беглого штриха, который в своей множественности вдруг достигает психологической точности, будто наводит оптический фокус, словно в бинокле. Отражает смятение, подвижность, «продвижение вперед по тексту» что ли, рисует динамическую мимику персонажей. Будто каждым новым штрихом уточняет их, спасает от ускользания, и таким образом санкционирует сами тексты, уходящие по мере чтения в прошлое время.

Ц.: Для меня важно было отразить особенное свойство времени, проистекающее из самих лирических текстов. Оно и для визуального искусства актуально чрезвычайно. Сделать его не просто настоящим и статичным, а придать ему модальность именно совершаемого на глазах. Найти пластический язык, равный звучащему и близящемуся к завершению стихотворению, попросту говоря, дать тексту санкцию на существование. В этом, на мой взгляд, и состоит смысл «иллюстрирования».

К.: Мне еще привиделось следующее: листы (не хочу пользоваться термином «акварели», так как у тебя получились вообще-то станковые живописные произведения) несут в себе оттенок гротеска: в них сочетаются, вернее пронизывают друг друга, и скрупулёзность, и глумление. Поэтому они одновременно гармоничны и противоречивы. И, что интересно: и графическая лексика, и флуктуация колорита словно ведут диалог, противореча и подтверждая друг друга. В сущности, точно так же происходит и в стихах, которые могут быть непонятны, но каким-то образом – достоверны.

Ц.: Ведь я понимал этот проект как рисование перформанса, развивающегося на моих глазах и с моим участием. Как становление понимания текста. Наделение его визуальной ясностью. Звук чтения лирических текстов, преображающийся в динамику тел, становящийся статичным следом на бумажном листе. Это вообще-то документация проекта. Обнаженные люди, не имеющие ничего кроме поэтических текстов, которыми они бесприбыльно обмениваются в пустом пространстве, получают, благодаря цвету и линиям, эффект эстетической стоимости, неизмеримой в маркерах рынка.