КАРТИНЫ, НАРИСОВАННЫЕ В ГРУЗИИ
АЛЕКСАНДР ФЛОРЕНСКИЙ
25.12.2013 – 24.01.2014
25.12.2013 – 24.01.2014
Живопись Флоренского – мягкая, ровная, без резких движений, цвет сгущается, образуя плотные дымовые клубы, легко истаивающие по краям, в ней есть неторопливая степенность и обстоятельность эпохи паровых котлов, самоваров и кузнецовского фарфора. Соответственно, все, что ни изображает художник, насыщается тончайшими ароматами времени, обладающими особой притягательностью, подобно старым вещам. Нет, живопись совсем даже не ретро, она очень свежая, в ней много сочных, ярких красок, настроения, разных тонко подмеченных современных реалий, однако же, во всем ее колористическом и интонационном настрое есть эта милость прошлого, как дымка на фотографии бром-серебряной печати.
Флоренский много путешествует и отовсюду где бывает, привозит зарисовки, фотографии, этюды, картины, даже мэйл-арт с успехом освоен им и его семейством. Грузия в этой обширной творческой географии художника занимает особое место. Семейное предание давно влекло его туда, где когда-то в старом Тифлисе жила семья Флоренских. Со смертью прадеда, инженера-путейца, кормильцем становится старший сын – Павел Флоренский, переправивший семью в Москву. Александр, таким образом, приходится знаменитому философу и богослову внучатым племянником.
Обосновавшись в Тбилиси, он очень быстро стал там своим, частью грузинского художественного сообщества, органично включившись в его жизнь. За пять лет он объездил, наверное, всю страну, с жадностью первооткрывателя и в то же время по праву родовой памяти, путника, возвращающегося на свою землю, запечатлел ее во множестве рисунков и картин. Может быть, именно поэтому в его грузинских работах так много свойской домашней обыденности и уютности, как будто не в другой стране это происходит, а вот вышел Флоренский с Кузнечного переулка в Петербурге, где у него мастерская, перешел дорогу и оказался на улице Джавахишвили в Тбилиси. На той самой улице, где когда-то и жил его прадед с прабабкой, которых звали, кстати (!) – Александр и Ольга.
Время вернулось на круги своя, и теперь Флоренский все больше и больше Грузией прирастает, считая ее своим домом. Его, конечно, магнетически влечет старый город, где ароматы времени навевают сны о Пиросмани. И мягкий бархатный черный как будто немного оттуда, с клеенок тифлисского Руссо. Небольшие живописные работы погружают нас в сгущенные краски сумерек или таинственную южную ночь, с темными силуэтами фигур, деревьев, светящимися окнами зеленной лавки. Цветной воздух дышит теплотой и в зимних пейзажах Грузии, где выпавший снег особенно хорош своей истаивающей белизной. Стройные высокие деревья, их ветви и кроны, дома, церкви с крестами, вывески, уличные фонари, прохожие, разлапистые псы написаны толстой кистью одного размера, так что все чуть полнится и округляется, очертания упрощаются, лишнее исчезает, а масштабы предметов и планов сближаются, приобретая немного сказочный вид.
Взгляд художника с легкостью обживает ближний план: он «портретирует» еду, подписывая ее кружевом грузинского языка, как будто на старых тифлисских вывесках: мацони, курага, чернослив, аджарский хачапури, творог, сыр имурели и др. С такой же легкостью он приручает пейзажные планы, приближая их к нам благодаря той же осязаемой плотности живописи, где каждая краска ощущается на вкус, почти гастрономически. С неутомимой всеядностью, в основе которой видится универсалистский регистрирующий подход, отсылающий к позапрошлому веку составления словарей и энциклопедий, создаются рисунки и живопись, где каждый новый сюжет, вид, предмет или освещение – привлекают художника возможностью запечатлеть их в некоей умозрительной полноты картины в целом. Им создана «Тбилисская азбука», рисованный путеводитель с множеством надписей-указателей по-русски и по-грузински, как в будто на рисунке он по-свойски объясняет своим друзьям, что это перед ним, и как туда пройти. Так создается совокупный портрет Грузии, как страны, где все дышит теплом и уютом.
Отдельная серия работ – виды Батуми, порта и моря с кораблями. Здесь море и небо напитаны цветом, очертания берегов с высокими горами утоплены в мареве лилового, голубого, серого воздуха, окутывающего и корабли, играющими веселыми пятнышками красного и белого, и желтые огни проплывающих судов, и портовые краны. Художник буквально растворяет нас в пейзаже, погружая в ленивую южную негу, живую атмосферу порта. И здесь тоже есть петербургская рифма – с его рисунками набережной Лейтенанта Шмидта.
Флоренский всюду остается собой, так и в работах «про Грузию» проявляет себя волшебство его дара – в этих пейзажах хочется жить, там чувствуешь себя уютно и защищено, как в детстве.
Флоренский много путешествует и отовсюду где бывает, привозит зарисовки, фотографии, этюды, картины, даже мэйл-арт с успехом освоен им и его семейством. Грузия в этой обширной творческой географии художника занимает особое место. Семейное предание давно влекло его туда, где когда-то в старом Тифлисе жила семья Флоренских. Со смертью прадеда, инженера-путейца, кормильцем становится старший сын – Павел Флоренский, переправивший семью в Москву. Александр, таким образом, приходится знаменитому философу и богослову внучатым племянником.
Обосновавшись в Тбилиси, он очень быстро стал там своим, частью грузинского художественного сообщества, органично включившись в его жизнь. За пять лет он объездил, наверное, всю страну, с жадностью первооткрывателя и в то же время по праву родовой памяти, путника, возвращающегося на свою землю, запечатлел ее во множестве рисунков и картин. Может быть, именно поэтому в его грузинских работах так много свойской домашней обыденности и уютности, как будто не в другой стране это происходит, а вот вышел Флоренский с Кузнечного переулка в Петербурге, где у него мастерская, перешел дорогу и оказался на улице Джавахишвили в Тбилиси. На той самой улице, где когда-то и жил его прадед с прабабкой, которых звали, кстати (!) – Александр и Ольга.
Время вернулось на круги своя, и теперь Флоренский все больше и больше Грузией прирастает, считая ее своим домом. Его, конечно, магнетически влечет старый город, где ароматы времени навевают сны о Пиросмани. И мягкий бархатный черный как будто немного оттуда, с клеенок тифлисского Руссо. Небольшие живописные работы погружают нас в сгущенные краски сумерек или таинственную южную ночь, с темными силуэтами фигур, деревьев, светящимися окнами зеленной лавки. Цветной воздух дышит теплотой и в зимних пейзажах Грузии, где выпавший снег особенно хорош своей истаивающей белизной. Стройные высокие деревья, их ветви и кроны, дома, церкви с крестами, вывески, уличные фонари, прохожие, разлапистые псы написаны толстой кистью одного размера, так что все чуть полнится и округляется, очертания упрощаются, лишнее исчезает, а масштабы предметов и планов сближаются, приобретая немного сказочный вид.
Взгляд художника с легкостью обживает ближний план: он «портретирует» еду, подписывая ее кружевом грузинского языка, как будто на старых тифлисских вывесках: мацони, курага, чернослив, аджарский хачапури, творог, сыр имурели и др. С такой же легкостью он приручает пейзажные планы, приближая их к нам благодаря той же осязаемой плотности живописи, где каждая краска ощущается на вкус, почти гастрономически. С неутомимой всеядностью, в основе которой видится универсалистский регистрирующий подход, отсылающий к позапрошлому веку составления словарей и энциклопедий, создаются рисунки и живопись, где каждый новый сюжет, вид, предмет или освещение – привлекают художника возможностью запечатлеть их в некоей умозрительной полноты картины в целом. Им создана «Тбилисская азбука», рисованный путеводитель с множеством надписей-указателей по-русски и по-грузински, как в будто на рисунке он по-свойски объясняет своим друзьям, что это перед ним, и как туда пройти. Так создается совокупный портрет Грузии, как страны, где все дышит теплом и уютом.
Отдельная серия работ – виды Батуми, порта и моря с кораблями. Здесь море и небо напитаны цветом, очертания берегов с высокими горами утоплены в мареве лилового, голубого, серого воздуха, окутывающего и корабли, играющими веселыми пятнышками красного и белого, и желтые огни проплывающих судов, и портовые краны. Художник буквально растворяет нас в пейзаже, погружая в ленивую южную негу, живую атмосферу порта. И здесь тоже есть петербургская рифма – с его рисунками набережной Лейтенанта Шмидта.
Флоренский всюду остается собой, так и в работах «про Грузию» проявляет себя волшебство его дара – в этих пейзажах хочется жить, там чувствуешь себя уютно и защищено, как в детстве.
Глеб Ершов
