ЧЕЛЛЕНДЖ
Персональная выставка Олега Хмелева
24.03 —29.04.23
24.03 —29.04.23
Долгая и крепкая связь художественной практики и педагогики – то ли брак по принуждению, который в другой системе производства не был бы столь уж необходим, то ли искренний роман, бурный в любых обстоятельствах. Хотелось бы надеяться на второе, но такая наивность в предложенной ситуации непростительна, хотя не так уж и мало действительно счастливых союзов, заключенных двумя сторонами личности одного автора – собственно художнической и преподавательской.
Олег Хмелев работает в художественной школе, где преподает изобразительное искусство детям. Частый случай для художника, который хорошо владеет техникой, но этого качества еще недостаточно, чтобы быть хорошим педагогом. Последний понимает и контекст обучения, способен к его анализу и размещению в контексте еще более широком. И именно это позволяет совершить еще один разворот на спирали – назад и вперед к художественной практике. Это все же история о художнике, а не о педагоге.
Хмелев благодаря своей педагогической практике (и не просто ей как таковой, но и своему расположению к ней и в ней) получил доступ к спорной территории, на которую претендуют сразу несколько разных в своих интересах и целях режимов. Это большая удача. Та, которой нужно суметь воспользоваться. Эта территория требует ловкого и пластичного перемещения по себе: пересеченная очень жесткими интересами, она находится во внимании множества дисциплинарных режимов, каждый из которых уверен в действенности собственной версии формирования новых членов общества и участников господствующего в нем способа производства.
Преподаватель-художник Хмелев не пытается встать на чью-то сторону и видит свою роль скорее в некоем диджействе, на что указывает его работа-камертон «Уголок учителя», в котором сводятся друг с другом дисциплинарные режимы: собственно Школа и ее институционализированный, подчиненный методичке, способ воспитания миксуется с кажущейся свободой, которую предлагает доступ в Интернет через смартфон каждого ученика и образующуюся между ними сеть, которая последовательно вкладывается во все большего масштаба сети. Не будем лишний раз разбирать и так всем ясную иллюзорность свободы сетевого взаимодействия и примем ее как альтернативный дисциплинарный режим, сражающийся в том числе и со Школой за внимание и учеников и учениц. Учитель-диджей экспериментирует с образовательным процессом, подкручивая кнобы множества режимов воспитания и исподлобья оценивая настроение каждого из толпы учеников. Но Хмелев сводит между собой еще и разные слои восприятия самой материальности, окружающей педагогику: где-то за счет трения пластинка протирается, и через царапину в мир проникает материализованная метафора.
Не только «Уголок учителя», но и вся выставка Олега Хмелева одновременно и подражает классной комнате, и делает видимыми пронизывающие ее дисциплинарные системы, сгущает их в буквалистские интерпретации-образы то ли проводов, то ли щупалец, то ли плетей. Это еще и множество оборванных пуповин, продолжающих связывать ребенка с родителем незримо и именно за счет этого – еще крепче. Пуповина работает и как телесная метафора дисциплины: она допускает жизнь человека в обмен на соблюдение им правил. Но даже на такой небольшой территории, как классная комната, каждый ребенок подключен к целому букету таких щупалец и вынужден постоянно делать выбор между накладываемыми ими разнообразными и часто противоречащими друг другу обязанностями.
Предыстория проекта – в ситуации, когда Хмелев обратил внимание, на что его ученицы отвлекались во время занятий: это оказалась игра на смартфоне, цель которой – вырастить эмбрион человека путем нехитрых действий. Девочки в телефоне примеряли на себя роль родителей темнокожего ребенка в чреве-экране. Зародыш формировался нажатиями на экран, то есть через своего рода скульптинг. Пока девочки лепят зародыша, кто-то другой авансом лепит из них абстрактного взрослого человека. Вполне себе буквально это делает и Хмелев в роли художника: скульптурные портреты учеников со смартфонами – в положении, похожем на то, что используется для прослушивания аудиосообщений, то есть в модальности восприятия информации, а не ее производства. Смартфон вплетен в тело формируемого субъекта, но ни в коем случае не органически, а в качестве инструмента-маркера, как праща вплетена в скульптурное тело Давида Микеланджело. Праща указывала на активность субъекта и его способность противостоять мнимой иерархии силы. Смартфон, казалось бы, указывает скорее на противоположное, но в контексте других работ Хмелева образ становится куда более неоднозначным.
Классическое всегда напоминает о себе ученикам художественной школы еще и гипсовыми фигурами, с помощью которых обучают академическому рисунку. От простых геометрических форм ученик переходит к человеческим образам, немедленно узнаваемым как цитаты классических скульптур, в том числе и на «Давида». Над произведением Микеланджело и так поизмывались производители art supplies, разрезав его на части для комфорта и наглядности. Дети продолжают издевательство над четвертованным трупом старого искусства, наращивая его подручными объектами, часто – съедобными. Хмелев показывает не вандализированные фигуры (насколько это педагогично?), а сделанные им оммажи шалостям, и так создает то ли отчет о результатах проделанной работы, которая никогда не может соответствовать заявленным в методичке целям и задачам, то ли дает еще один ракурс на ребенка как пространства чужих властных экспериментов: вопрос в том, прорезается ли тут собственный голос ученика, который приспосабливает готовый набор объектов под свои цели и так утверждает собственную картину мира, или же (допустим, мы встанем на позицию Школы) это нечто отвратительное, не голос, но животный крик, требующий обуздать себя. Его хозяин, возможно, — еще не маленький человек, но уже благородный дикарь.
И именно здесь мы видим жест уважения, который делает художник, отрицая снисходительное отношение к ученику и как к «недооформленному» субъекту, и как к объекту наукообразного исследования (вы замечали, что о детях в контексте воспитания иногда говорят, как о препаратах в лабораторном эксперименте?). Он ставит себя на равную позицию с учеником, предстоящим перед коварным миром людей: сам на перепутье чужих интересов, силящийся понять мир и в игре немедленно забывающий о неуверенности в чьей-либо способности его постичь.
Текст: Сергей Бабкин
